Колобов, а затем Таранец перечислили фамилии. Мою в том числе. Комбриг сказал, чтобы готовили представление на ордена и медали. Оглядел крепкую фигуру Фогеля, задал несколько вопросов. Узнав, что младший лейтенант служит с сорокового года, командует взводом, повернулся к Колобову:
— Чего для ветеранов звездочек жалеете? Командиру тридцать лет, а он младший лейтенант.
— Был старшиной. Недавно офицерские погоны получил.
— Цепляйте вторую звездочку, если хорошо воюет.
Остановил внимание на Лене Кибалке:
— Сколько тебе годков, сынок?
— Девятнадцать, товарищ полковник.
— Худой ты что-то. Кормят слабо?
— Нормально кормят, — вытянулся заряжающий. — Это у меня вид худой, а руки крепкие. Вон, товарищ лейтенант подтвердит.
Он кивнул на меня. Командир бригады тоже задал мне несколько вопросов. Узнав, что воюю с сорок первого, был четырежды ранен, напомнил Колобову:
— Для хороших командиров и бойцов наград не жалейте. Волков — командир роты, а ходит в лейтенантах. Должность ведь капитанская.
На прощание комбриг приказал Колобову не рассиживаться и гнать врага дальше.
— Десять верст до следующей укрепленной точки. Сбить этот прыщ с ходу. Смешать с землей, как этот укрепрайон.
Он сел в джип и уехал. Остался замполит и несколько сопровождающих, а мы принялись торопливо перегружать оставшиеся снаряды и переливать горючее из поврежденных танков. В последний момент прикатили два грузовика, привезли снаряды, патроны, сухой паек, махорку, спирт. Что ни говори, а снабжали нас на уровне штурмовых частей. Времени было мало, и снаряды складывали как попало. По дороге разберемся. Когда собирались двигаться, комбат-3 Каретников с обидой высказал Колобову, что тот не упомянул его фамилию в числе отличившихся. Колобов удивился:
— Ты такой же комбат, как я. Чего ради я тебя расхваливать буду?
— Такой, да не такой. Тебя в начштаба метят. И комбриг к тебе прислушивается.
— Брось! — оборвал его Колобов. — Будь я начштаба, ты бы мне за Штеповку ответил. Две трети батальона в ловушку загнал. Не терпелось выслужиться.
Каретников что-то ответил, но я уже не слышал. Федотыч гонял двигатель, готовясь к маршу. Я вскочил в танк. Мы мчались давить «прыщ», довольные двумя последними удачными боями, хорошим разговором с командиром бригады и обещанием наград. Леня толкал меня в бок и подмигивал:
— Готовь дырку для звездочки на погонах!
Чему-то смеялся Костя Студент. Хорошо, когда люди чувствуют вкус победы. Десантники на броне наверняка приняли граммов по сто пятьдесят. Им — можно, а нам только после боя. Мы мчались выполнять приказ комбрига. Впереди Днепр. Наступают десятки дивизий и корпусов. Разве нас остановит какой-то «прыщ»?
Чувство победы придает решительности и пьянит не хуже вина. Последнее — очень опасно. Высоко в небе шли тройками штук пятнадцать бомбардировщиков «Ту-2» в окружении истребителей. Каждый на четыре тонны бомб. Наверняка идут к Днепру. Держитесь, фрицы! Мы тоже не подкачаем!
Теплый сентябрьский день. Чудное украинское бабье лето. Хорошо, что люди не знают своей судьбы. Этот день на пути к Днепру будет для нас очень тяжким.
Разведка была уже далеко впереди. По дороге двигался на скорости первый батальон Колобова, следом — мы. Самый немногочисленный батальон Каретникова шел по параллельной дороге, километрах в двух справа. В воздухе висела пыль, приходилось постоянно протирать оптику. Я услышал треск, а через несколько секунд звуки двух отдаленных выстрелов. Вперед взлетела красная ракета.
Вместе с пылью поднимался столб дыма. Машины спешно выстраивались в цепь и, не снижая скорости, неслись вперед.
Снова треск и отдаленные выстрелы. В течение нескольких минут на дороге и обочинах застыли четыре танка. Два горели, один из них взорвался. Неподалеку от меня споткнулся танк командира второго взвода Гриши Весняка. Поднялся верхний люк, но буквально через пару секунд мощный взрыв превратил набитую боеприпасами машину в груду железа. Поодаль валялась перевернутая башня. В огне продолжали трещать патроны. Горящая солярка текла по дороге. Говорят, что дизельное топливо плохо горит. Холодное — да. Но в наших перегретых от быстрого хода танках солярка пылала, как бензин. По рации торопливо подавал команды майор Колобов:
— Рассредоточиться! Всем срочно уходить в любые укрытия.
От дымившейся на поле «тридцатьчетверки» бежали двое танкистов. Один наступил на мину. Тело подбросило взрывом и ударило о землю. Второй застыл на месте. По нему не стреляли, но у танкиста, видимо, не выдержали нервы. Большими прыжками он одолел оставшиеся два десятка метров и свалился в кювет рядом с моим танком.
На дороге и вокруг нее творилось что-то невообразимое. Я уже не мог сосчитать горевшие и просто застывшие машины. Догадался, что бьют издалека хорошо замаскированные 88-миллиметровки. Возможно, закопанные в землю «фердинанды» или «тигры». Одна из «тридцатьчетверок», словно ошалев, неслась вперед, стреляя на ходу. Бронебойный снаряд ударил в бак с соляркой. Исковерканный бак взлетел в воздух, загорелся, но на танк попала лишь небольшая часть горящей жидкости. Приходя в себя, командир машины круто повернул его под защиту мелового откоса. Там было надежное укрытие, но прорвался к откосу только один танк.
Оба батальона попали под огонь практически на открытом месте. Разведка двигалась впереди. Значит, стреляли минимум с расстояния полутора километров, а может, двух. Танки уходили под прикрытие островков акаций на обочине, прятались в кювет, часть сбилась подковой у подножия небольшого холма. На дороге и на обочинах застыли или горели шесть «тридцатьчетверок». Возле Колобова стояли Антон Таранец и Успенский. Я подошел к ним. Очередной снаряд, прилетевший издалека, ударил в неподвижный танк и зажег его. Антон выругался:
— Прошляпила разведка засаду!
Притащили под руки обгоревшего до колен танкиста из роты Успенского. Видимо, он застрял в люке, и, пока выбирался, пламя сожгло ему ноги. Сапоги, брюки вплавились в кожу. Широко раскрытыми глазами он смотрел прямо на меня. Фельдшер ввел ему морфий. Младший лейтенант из десанта сидел вместе с кучкой своих ребят. Им повезло больше, осколками брони легко ранило двоих.
— Вляпались, — невесело усмехнулся он, свертывая самокрутку.
— Вляпались, — машинально подтвердил я.
Я долго всматривался в бинокль, пока не разглядел на дальнем холме два «фердинанда». Массивные рубки, шестиметровые стволы, высовывающиеся над бруствером. Виднелись еще орудийные окопы. «Фердинанды» больше не стреляли, зато поднялась пулеметная пальба. По дороге неслись два мотоцикла с нашими разведчиками. Всего в разведку ушли три мотоцикла, возвращались — два. Один из мотоциклов, сбросив скорость, виляя, полз к обочине. Они нырнули под защиту откоса, где прятался танк моего взводного, Васи Маркина. Видимо, о чем-то переговорили.
Маркин выполз на край дороги и несколько раз подряд выстрелил в сторону немецких позиций. Ему ответили снарядом, который отрикошетил от укатанной дороги и закувыркался вниз по склону. Разведчики мчались прямиком по обочине, воспользовавшись неожиданным прикрытием. Танк взводного нырнул под откос, опередив на секунду взрыв гаубичного снаряда. Открыли огонь наши танки. Немецкие орудия больше не стреляли. Тяжелый М-72, нещадно дымя, влетел к нам. Коляску облепили трое разведчиков. Один, на заднем сиденье, намертво вцепился в спину водителя.
Он и был почти мертв, пробитый в спину несколькими пулями. Остальные — тоже ранены. Пока возле них возился фельдшер, командир взвода, лейтенант с окровавленной щекой, торопливо докладывал Колобову обстановку.
— Мы засекли два закопанных в землю «фердинанда». Штук пять-шесть 75-миллиметровок в окопах. Огонь пока не открывают. Гаубицы мы не разглядели, они за холмами, видели много траншей, два дзота и пушечный дот в подвале дома. Там хутор небольшой, фрицы в нем крепко засели. Наверняка есть минометы, но они пока пустили в ход только «фердинанды».
Я заметил, что из рукава гимнастерки лейтенанта капает кровь и превращается на земле в бурые комочки грязи. Сидевшего позади него разведчика уже отнесли в сторону и накрыли лицо пилоткой.
— Слишком поздно вы сигнал дали, — резко проговорил Колобов. — Шесть потерянных танков, это нормально? Два экипажа сгорели полностью. На хрен нужна такая разведка! Обвешались ножами, пистолетами, ходят, красуются… Да перевяжите вы его!
Пока девушка-санинструктор перевязывала пробитое пулей предплечье, командир штурмового отряда спросил, глядя на Таранца:
— Почему они нас ближе не подпустили? Ударили бы из всех стволов, спасибо, что разведка никудышная, и оба батальоны бы накрылись.
— А зачем им два батальона? — отозвался Антон Таранец. — Судя по всему, там целый укрепрайон. Пока держат нас на расстоянии, а когда людей и техники побольше соберется, шарахнут из всех стволов. Наверняка у них и 150-миллиметровки имеются.
